— А что там…?

— Небо, а что же еще.

Наступила минутная пауза.

Во многих легендах и мифах упоминается лестница в небо, — стал пояснять Селиверстов. — Описывается, что человек по этой лестнице может взойти на небо и увидеть небесную жизнь.

Никто из современных людей не ходил в небо, никто даже не видел ее…

Ты хочешь сказать, — Рафаэль Юсупов насупился, — что мы видим настоящую лестницу в небо? А как, по-твоему, можно по ней восходить — она же почти вертикальная, да и почти полукилометровый отвес отделяет лестницу от земли?

— Вот в этом-то и дело, — Селиверстов поднял указательный палец, — только те люди, которые способны к левитации, то есть к подъему своего тела над поверхностью земли, могут добраться до лестницы в небо. Вы вот, Рафаэль Гаязович, не сможете добраться до лестницы в небо, потому что левитация для Вас недоступна. Вы, Рафаэль Гаязович, человек приземленный.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, — не дал договорить Юсупову Селиверстов, — что Вы никогда не сможете оторваться от поверхности земли, Вы — поверхностный человек.

— Чего, чего? — Рафаэль Юсупов кинул недовольный взгляд на Селиверстова. — Это я-то приземленный и поверхностный?

— Вне всякого сомнения, — дерзко ответил Селиверстов. — Вы ведь, Рафаэль Гаязович, не можете воспарить?! Куда воспарить?

— Не куда воспарить, а над землей воспарить. Приземленные люди, извините, парить не могут и, тем более, «до парить» до лестницы в небо.

— А ты сам-то, Сергей Анатольевич, парить можешь и, тем более, «допарить» до…?

— Я могу, — Селиверстов горделиво посмотрел на Юсупова.

— Как это?

— Мой Дух может воспарить над землей и… м… м… м… долететь до лестницы в небо, в то время как мое бренное тело останется на земле и будет ждать, пока мой Дух не возвратится в него обратно. Я мысленно могу воспарить, а приземленные люди не могут, потому что парением считают только телесное парение.

— И как часто ты паришь?! — ухмыльнувшись, спросил Рафаэль Юсупов.

— Как? Телесно или духовно? — Селиверстов взглянул на него.

— И так и так.

— Духовно я парю тогда, когда меня посещают возвышенные мысли, а вот телесно не могу.

— Понятно, — рассмеялся Рафаэль Юсупов, — чтобы такое большое тело могло парить… Тело, которое сто пельменей может съесть!

— Не в пельменях дело, а в силе духа. Дух, если он сильный, любое тело может поднять, чтобы парить.

— Но не твое.

— Мое тоже может.

— Сергей Анатольевич! Рафаэль Гаязович!

Вот если бы вы оба воспарили и допарили до лестницы в небо и поднялись по ней, то куда бы вы тогда попали? — ехидно спросил Равиль.

Вне всякого сомнения, мы бы попали в параллельный мир, — ответил Селиверстов.

Местом входа в параллельные миры, я думаю, является лестница в небо. Только люди, умеющие парить, могут входить в параллельные миры, как духовно, так и телесно.

Я собрал карандаши, компас и бинокль в сумку и сказал, что пора идти. Выстроившись гуськом, мы пошли по маршруту. Сзади послышалось:

— Не парим ведь, а ногами идем.

Шагая и думая об увиденном, я вдруг понял, что замеченное нами наскальное изображение лица человека, скорее всего, принадлежит атланту, поскольку на «латиноамериканском» монументе мы скорее всего видели изображения фигур четырех Коренных Человеческих Рас, а атланты, как известно, являлись четвертой Расой.

Тропа вела нас к маленькому монастырю, расположенному на крутом каменистом склоне. Я крутил головой во все стороны, стараясь не пропустить чего-либо интересного. Неожиданно я споткнулся и с грохотом упал, ударившись носом о камень. Ребята помогли мне подняться, стали щупать быстро распухающий нос и приговаривать, что с таким солидным носом я смотрюсь сурово и экзотично.

— Каково, интересно, лицо Читающего Человека? — подумалось мне.

Глава 7. Библиотека среди скал

Мы шли к маленькому монастырю, расположенному на западном склоне каньона высоко среди скал. Дойдя до монастыря, который был похож на келью отшельника, мы крикнули: — Эй, кто там есть?

Навстречу вышел человек в цветастом свитере и представился, сказав, что он монах.

Через проводника Тату мы попросили разрешения поговорить с ним и побывать внутри монастыря.

— Хорошо. Только внутри монастыря можно быть всего несколько минут. А поговорим мы в другом месте, — ответил монах-отшельник.

— Почему так?

— А потому, что здесь находится хранилище древних книг.

Мы недоуменно переглянулись.

— Древние книги не любят чужих людей, — пояснил монах.

— Как это?

— А так, что древние книги чувствуют человеческие мысли.

— Книги чувствуют? — мы еще раз недоуменно переглянулись.

— Да, — кивнул монах, — древние книги чувствуют мысли. Мысли чужих людей опасны для древних книг, потому что они могут изменить записи в книгах.

— А вдруг здесь тоже находятся золотые пластины лемурийцев, в которых записано истинное знание? Из рассказа «старшего человека» я понял, что на золотых пластинах самопроизвольно за писывалась мысль, и она же считывалась с помощью рук, — прошептал мне в ухо Равиль.

— А эти книги толстые или в виде пластин? — спросил я.

— Толстые, очень толстые, — ответил монах. — Толще книг не бывает.

Эти книги буквами написаны или без букв? — Решил уточнить Равиль.

— Буквами на санскрите.

— Вы считаете, — обратился я к монаху, — что мысли чужих людей могут изменить буквы и слова в книге, что ли? Этого не может быть.

— Нет, — спокойно возразил монах, — слова и буквы останутся теми же, но человек, который будет читать книгу, будет неправильно понимать текст.

Я вспомнил исследования профессора Степанова о том, что любая фотография несет на себе тонкоэнергетический отпечаток самого человека, и представил, что, видимо, и любая запись может нести в себе отпечаток мыслей человека, который ее делал.

— Так что же, нам внутри хранилища древних книг совсем не думать, что ли? — иронично спросил Рафаэль Юсупов, прищурив глаза.

— Да, там думать нельзя, — невозмутимо ответил монах.

— Совсем?

— Совсем.

Мы вошли внутрь хранилища древних книг, стараясь… м… м… не думать. Хранилище представляло собой довольно большую комнату, вдоль двух стен которой были сделаны высокие полки для книг, а у третьей стены было расположено что-то вроде алтаря со статуями богов. В каждой ячейке полки помещалось по четыре толстенные книги. Каждая книга имела толщину около 20 сантиметров и была аккуратно обернута ажурной желтой, красной или сиреневой материей. Чувствовалось, что до книг давно никто не дотрагивался.

Равиль, обнаглев, достал фотоаппарат и быстро щелкнул, хотя знал, что в храмах и монастырях фотографирование обычно запрещено.

— Нельзя, нельзя этого делать! — вскричал монах.

Равиль виновато склонил голову, пряча довольную улыбку.

Когда мы вышли из хранилища древних книг, Рафаэль Юсупов спросил Селиверстова:

— Вы, Сергей Анатольевич, по-моему, о чем-то думали!

— Но только не о Вас, Рафаэль Гаязович!

Монах предложил пройти к роднику у склона каньона, чтобы поговорить с нами. Около полукилометра мы пропетляли по склону среди огромных валунов, пока не дошли до родника и не уселись на плоский камень рядом с ним.

— А зачем так далеко надо было уходить, чтобы поговорить? — удивился Селиверстов.

— Чтобы наши мысли не нарушали покой древних книг, — пояснил монах.

Ледяной ветер и холодный камень явно не располагали к долгой задушевной беседе. Тем не менее, я достал полевой дневник и спросил монаха:

— Вы сами-то читали эти древние книги?

— Да, я их читаю каждый год.

— Как понять?

— А так, что я каждый год читаю их один день.

— А почему так редко? Я бы зачитался этими книгами…